На заре самурайской вольницы - Александр Альшевский

Двадцать восьмого января 1162 г. от болезни умирает принц крови Сигэхито. Все вдруг вспомнили, что именно он должен был стать императором Японии. Что принц считался любимцем Икэнодзэнни, да и всех Хэйси тоже. Что Киёмори выступил на стороне Госиракавы исключительно по политической целесообразности, а не по зову сердца. Да и теперь, поговаривали, Киёмори душой по-прежнему с Сутоку. В столице сама собой сложилась атмосфера какой-то двойственности и предчувствия чего-то недоброго. А не вспомнит ли Киёмори-доно старое? Ведь его теперь никто не остановит. Возьмет и вернет престол старшей линии императорской династии.

Поначалу Госиракава старался не обращать внимания на эти сплетни, ибо достаточно хорошо знал Киёмори, понимал, что ему нужно, поэтому не сомневался, что тот вряд ли захочет поменть шило на мыло. Но слухи усиливались, а Киёмори, сказавшись больным, заперся у себя в усадьбе то ли в печали, то ли в раздумьях. «Ну, что ж, навещу затворника, справлюсь о здоровье», решает экс-император и, не медля, отправляется в Рокухару с частным визитом. Там начался настоящий переполох. Никто не ожидал визита такого высокого гостя. Никто, кроме Киёмори, который без труда догадался, зачем приехал экс-император. Отдав необходимые распоряжения, он направился в зал приемов. Там уже сидел экс-император в повседневной одежде. Никого из сановников рядом с ним не было. «Государь, я бесконечно тронут вашей заботой и…», начал Киёмори, но, лениво взмахнув рукой, Госиракава прервал его. «Оставь эти речи для другого случая. Присаживайся вот здесь, поближе, нам есть, о чем побеседовать наедине», спокойно проговорил он, вглядываясь в слегка исхудавшее лицо Киёмори. Похоже, тому действительно нездоровилось. «Ты уже, наверняка, осведомлен о смерти принца», Госиракава замолчал, словно не решаясь перейти к самому главному. «Как ты отнесешься к возвращению Сутоку? Мой брат и так настрадался, а тут потеря любимого сына. Он лишился последней опоры в жизни, разочарован во всем, пусть молится здесь».

Киёмори не пытался скрытничать, т.к. знал наперед, какой ответ ожидают от него услышать. «Если вы простите старшего брата и вернете его сюда, сразу зашевелятся его сторонники. Меня многие ненавидят, и поверьте, государь, некоторые из них примутся подстрекать вашего брата, а это опять кровавые распри. Вы готовы к этому?». «Действительно», вздохнул Госиракава и надолго замолчал. Киёмори продолжал наседать: «Конечно, жить в Сануки это не то, что в столице, но экс-император обеспечен всем необходимым. Рядом с ним жена, фрейлины, пытающиеся, как могут, скрасить его затворничество. К тому же после смерти Сигэхито экс-император ведет себя очень странно. И это можно понять, но в таком состоянии для всех и, в первую очередь для него самого, будет лучше, если он останется в Сануки. Его душа опустошена, а в сердце ничего нет, кроме ненависти к императору и к вам, государь». «Что ж, ты, наверное, прав», согласился Госиракава после некоторого раздумья. Киёмори отлично понимал, что его гость и не собирался возвращать Сутоку в столицу. Услышав от Киёмори мнение, совпадающее с собственным, Госиракава только облегченно вздохнет и успокоится на этот счет. Император Нидзё также вряд ли захочет простить ссыльного, посеяв тем самым семена нового раздора.

Аристократы словно забыли о Сутоку. Никто не хотел ссориться с Госиракавой и Киёмори. Неопределенность в этом вопросе создала какую-то нервозную атмосферу беспокойства: простят, не простят, вернется, не вернется, а если вернется, что будет и т. д. и т. п. Теперь же туча, нависшая над императорским двором, как бы сама собой исчезла куда то, и опять ярко засияло солнце придворных будней. Сутоку ждало полное забвение. Госиракава принял соломоново решение. Оставить все как есть и сделать вид, что Сутоку вообще не существует. Хотя, по правде сказать, у него иногда возникало что-то вроде угрызения совести. Старший брат явно не заслуживал такой судьбы, однако зов крови сразу же заглушался доводами разума. Возвращение Сутоку, якобы незаконно обойденного в престолонаследии, привлечет к нему недовольных сложившейся обстановкой. Не исключено, что и император Нидзё попытается использовать ситуацию для отстранения от власти собственного отца. Все может произойти. Тем более, что после смерти сына Сутоку ведет себя так, словно лишился рассудка. Даже и не знаешь, что он выкинет в столице.

Судьбу этого человека без преувеличения можно назвать трагической. Томительные восемь лет проведет он в дальней ссылке в Сануки на острове Сикоку. Три из них уйдут на переписку пяти сутр Махаяны. Вместо привычной туши Сутоку использовал кровь из своих пальцев. Закончив эту работу, он отправил список сутр в столицу с просьбой поместить их в павильоне Анракудзюин рядом с могилой отца, императора-инока Тобы. Тем самым Сутоку надеялся выразить раскаяние и сожаление случившимся, вымолить у богов прощение за напрасно понесенные людские жертвы, и успокоить душу. Однако Госиракава отправил их назад, подозревая, что в сутрах скрыто проклятие. Двор также посчитал, что от преступника не следует принимать подобного дара. Когда Сутоку доставили отвергнутые сутры, символ его примирения и умиротворения, он не мог сдержать гнева, ставшего выражением всего того, что копилось в его сердце. «Ты боишься, что с помощью сутр я отомщу тебе? Так запомни же, что твои опасения не напрасны. Я превращусь в величайшего демона Японии и зло, творимое мною, обрушится не только на тебя, но и на все твое потомство, которое навсегда перестанет властвовать над народом и подчинится ему. Да будет так!», взревел Сутоку, надкусил кончик языка, и на обратной стороне листа одной из сутр записал кровью клятву мщения. Затем он уединился в комнате и принялся с нетерпением ждать смерти, перестав следить за собой, стричь волосы и ногти. Постепенно его вид все больше напоминал Тэнгу. В 1164 г. желание Сутоку сбылось. Его смерть сопровождалась необычными явлениями. Когда несли гроб с его телом, полил страшный дождь, засверкала молния, а из каменного постамента, на который его поставили, стала сочиться кровь. Не к добру, заговорили люди, когда дым погребального костра потянулся в сторону императорского дворца. Что-то будет. И не ошиблись. После смерти Сутоку в столице вспыхнул сильнейший пожар, в стране участились землетрясения и прочие природные катаклизмы. На следующий год умирает император Нидзё. Уже мало кто сомневался, что все это вызвано мстительным духом Сутоку.

В 1167 г. могилу Сутоку в Сануки посетит поэт-монах Сайгё, в миру – Сато Норикиё, выходец из богатый семьи, служивший в «северной страже» императора-инока Тобы. В 1140 г. неожиданно для всех в возрасте двадцати трех лет он «изменил свой облик». Лишь близкие друзья знали, что истинной причиной этого поступка явилась безответная страсть к Тайкэнмонъин Сёси, младшей сестре главы дома Токудайдзи. Именно она стала матерью императора Сутоку, которого Сайгё любил и уважал. Когда он принялся молиться за успокоение души усопшего, среди ясного неба прогремел гром, и полыхнула молния. Перед пораженным монахом возник дух Сутоку в образе огромного Тэнгу: «Как мне горько! Как мне обидно! Я не смирюсь, пока до конца не выполню свою клятву. И буду мстить, мстить, мстить». Сайгё попытался смягчить гнев бывшего любимца: «Ты являлся императором в этом мире, однако смерть уравняла тебя с простыми смертными. Отвергни дурные пути. Забудь об обидах, смягчи сердце и засни спокойно». На лице Тэнгу появилось что-то наподобие улыбки удовлетворения, и он растаял в воздухе. Однако дух не успокоился, даже наоборот. Именно его проклятием приписывали и гибель Хэйкэ и потерю власти императорским домом. Народ он действительно сделал правителем, если под ним подразумевать самураев, захвативших реальную власть. Сутоку причислили к трем великим демонам Японии наряду с Сугавара Митинагой и Тайра Масакадо. Для его умиротворения строились храмы, возводились усыпальницы. Но все напрасно. Вплоть до конца эпохи Эдо многие бедствия, особенно те, что обрушились на императорскую династию, объяснялись проклятием Сутоку.

В этой связи следует отметить, несколько забегая вперед, лет этак на семьсот, следующее. В январе 1867 г. императором провозглашается пятнадцатилетний Мэйдзи. В соответствии с традициями он унаследовал священные регалии, однако церемонию восшествия на престол отложили до двадцать шестого августа 1867 г., годовщины смерти экс-императора Сутоку. Личный посланник императора Мэйдзи отправился в Сануки, где, подойдя с непокрытой головой к могильному холму в Сираминэ, торжественно произнес: «Прошу принять извинения от имени божественной династии за все обиды, нанесенные вам. Забудьте старое и возвращайтесь домой». Посланник долго стоял, низко склонив голову, перед усыпальницей Сутоку. Ничто не нарушало установившейся тишины. Луч солнца, пробившийся сквозь затянувшие небо облака, присутствующие восприняли как знак согласия. На следующий день после этого символического примирения состоялась официальная церемония восшествия на престол, а дух Сутоку нашел вечное успокоение в новом синтоистском храме в Киото. Вкусив рис нового урожая, Мэйдзи объявил о восстановлении императорского правления и уходе в отставку последнего сёгуна Токугава – Ёсинобу. Эра самурайской вольницы закончилась.